Header image

 

 

 
 

ВСЯ ПРАВДА О ПАУКАХ
Из записной книжки бывшего литературного критика
«Литературная Россия», # 37 от 12 октября 2018 г.


Дача детского сада размещалась в старой барской усадьбе. Это было выцветшее двухэтажное здание в ложноклассическом стиле с круглым, как будто проколотым пальцем, слуховым окном и рассыпающимися ступенями под массивным балконом.

Спустя много лет я видел во сне, как поднимаюсь на второй этаж в озарённую светом спальную комнату, выбиваю ребром ладони закрашенные шпингалеты и выхожу на балкон с белоснежной балюстрадой. Смотрю на бегущую аллею, на пунктир грязных скамеек в вязкой тени. На зыбкие полосы гравия, сгущающиеся у трёх фанерных веранд с шиферными крышами и сине-зелёно-красными витражами вместо стёкол. Там воспитательница Лидия Васильевна во время дождя читала нам бесконечную сказку про дорогу из жёлтого кирпича.

Детскую площадку окружали заросли бузины и недосягаемые купы камышей. Они манили, как обетование наивысшего счастья. Я слышал, что внутри камышового листа есть тонкая, словно марлевая, нежно-белая сеточка, и мне больше всего хотелось это проверить. Несколько раз я пускался на авантюрное предприятие, но утопал в воде по колено и возвращался. Чиркая по гравию, бежал к веерным зарослям папоротника и сушил носки.

Рядом с папоротником рос ясень, закрученный так, словно он несколько дней подряд поворачивался вслед за солнцем. Чуть в стороне – розово-фиолетовый шиповник, усыпанный ягодами с оранжевой несъедобной сердцевиной, и акация со спиралевидными стручками. Из-за бороздчатых клёнов выглядывал палево-жёлтый флигель, превращённый в изолятор. А ещё дальше начинался лес, но какой-то не страшный, сислеевский, и старые ели смотрели сквозь ржавую ограду.

Однажды мы сидели на скамейке с Зинкой и лущили стручки акаций. Она рассказывала, что у неё дома пианино и кошка. Потом я раздавил огромного, как огуречная корка, кузнечика, внезапно выпрыгнувшего откуда-то сзади. Сделал я это машинально, и помню, как он лежал на асфальте, мёртвый и неинтересный.

Потом Зинка присела в сторонке пописать. Нисколько не стесняясь, она строила мне рожицы. Её увидела наша медсестра Марья Михайловна, схватила за ухо и потащила на веранду, к воспитательнице.

Лидия Васильевна разделяла модное убеждение, что дети не способны понимать, а только чувствовать. Поэтому стала таскать Зинку за русые косички.

Я же пошёл к изолятору. Одно название этого корпуса внушало ужас. Но вблизи оказалось не так страшно. Мне удалось забраться на заштрихованный трещинами бордюр и дотянуться до окна. За пыльным стеклом была пустая комната с четырьмя металлическими кроватями, задёрнутыми синими покрывалами.

Привстав на мыски, я заглянул в пожарную бочку. Там была зацветшая вода.

И только потом увидел пауков. Они висели на нитях, прикреплённых к краям трещин. Чёрные, с белыми пунктирными крестами и пятнистыми брюшками, совсем маленькими по сравнению с конечностями. Казалось, что крестоносцы накапливали спокойствие, как рыцари-тамплиеры – богатство. Рядом с ними, в густой кисее паутины болтались зелёные панцири кузнечиков и перламутровые надкрылья жуков.

Первое время в изоляторе никого не было, только Марья Михайловна приходила убираться. Но вскоре туда потащили Мишку. Он умолял не отводить его в изолятор, но его затащили на крыльцо и затолкали внутрь.

А на следующий день повели меня. Я сказал, что там пауки, сороконожка и пара двухвосток. Но Марья Михайловна сказала, что там нет пауков, не говоря уже о сороконожках и двухвостках. Насчёт сороконожек и двухвосток я, конечно, преувеличил, но вслух сказал, что видел их собственными глазами. Однако Марья Михайловна с Лидией Васильевной схватили меня за руки, и я понял, что переубеждать их бесполезно.

Марья Михайловна измазала меня зелёнкой, выдала пижаму и затолкнула в палату. Там было темно, как перед дождём. На одной из четырёх кроватей сидел Мишка, тоже весь в зелёнке, и карманным ножиком отпиливал голову золотистому шахматному королю.

За окном шумел клён. На латунных шариках играли холодные блики и только один тёплый блик – на голове шахматного короля в пальцах Мишки. На подоконнике плясала истеричная светотень.

Я заметил, что в одном месте краска между стёклами отслоилась. Подошёл и убедился, что это была высохшая бабочка.

– Бабочка, – сказал я.

– Мотылёк, – сказал Мишка.

Я смутился, не понимая, как два слова могут обозначать одно и то же.

– Дурак, мотылёк – это ночная бабочка, – выручил Мишка.

А потом я заметил, что локти прилипают к подоконнику, и увидел пятно. Провёл пальцем. Пятно расслоилось на тоненькие плёнки, как шелуха у тыквенных семечек. Я почему-то подумал, что на подоконник заползла бездомная одинокая медуза, но не смогла пробиться сквозь стекло и высохла. В следующий момент я явственно услышал жалобный крик умирающей от жажды медузы и словно в быстрой перемотке увидел, как она превращается в слоящуюся плёнку.

Потом я взял тетрадь и стал рисовать огромный замок с лестницами, огромным пандусом и изящными башнями. Башни были из зловещего чёрного мрамора, на котором играли хищные отблески солнца, а в нишах застыли насекомообразные химеры.

Несколько раз заходила Марья Михайловна, гремя тележкой с жестяными биксами, комками ваты, всевозможными эмалированными ванночками, пузырьками и градусниками. Мишке она дала увесистый подзатыльник.

После ужина Мишка поймал косиножку и сложил на тумбочке из оторванных ножек свастику. Когда ножки перестали сокращаться, он откинулся на подушку и мгновенно уснул.

А мне стало страшно, и я забрался под пыльное одеяло. Оно было противное на ощупь и пахло чем-то прелым, но я терпел и дышал сквозь узенькую щёлку.

Скоро стало совсем темно. Только свет из коридора очерчивал дверной контур. В «смотровой» спала Марья Михайловна с пёстрой кошкой Грелкой. Было слышно, как трещит неоновая лампа.

И в этот момент я услышал их ядовитый шёпот. Он раздавался из щелей в плинтусе. Пауки выползали также из разрывов, вздутий и складок на обоях. Скоро они облепили все стены и потолок.

Тогда я откинул одеяло и задрал майку, мысленно призывая: «Ну, идите сюда, нападайте поскорей, превратите меня в паука!» Почему-то мне казалось, что после укуса паука человек сам превращается в паука.

А потом, когда глаза привыкли к темноте, я понял, что нет никаких пауков, что это игра воображения. И страх сильнее прежнего охватил меня.


https://litrossia.ru/item/vsja-pravda-o-paukah/

 

© М.Е. Бойко