Во-первых, я сомневаюсь в существовании Василия Ширяева как реальной личности. Но у меня есть друзья, которые утверждают, что их знакомые, вроде, видели Ширяева вживую. Во-вторых, он якобы с Камчатки. Всё, что я знаю о Камчатке очень малоправдоподобно. Я слишком увлекаюсь логическим позитивизмом, чтобы принять гипотезу о существовании Камчатки без верификации, и, честно говоря, не представляю, как это сделать из московской квартиры. Впрочем, допустим, что Камчатка существует. Но посёлок Вулканный – это вообще какая-та псевдоримская мифология, тут я не пойду ни на какую уступку.
Таким образом, всё, что я знаю о Василии Ширяеве, – то, что таким «говорящим» псевдонимом (?) подписан ряд текстов, наличие которых достаточно убедительно: они у меня перед глазами.
Возможность побеседовать, с человеком, в существовании которого я сомневаюсь, очень тонизирует.
– Вася, давай без церемоний и на «ты». Мне больше всего хочется узнать, существуешь ли ты? Или даже так. В индийской философии для любого утверждения есть четыре модальности: 1) нечто существует; 2) нечто не существует; 3) нечто существует и не существует одновременно; 4) нечто не «существует и не существует одновременно». По отношению к тебе, что будет правильным?
– Миша, приветствую!! Отвечу цитатой из Франзена. Человек ставит опыт над самим собой (опыт-эссе), чтобы понять – частица он или волна. Я как глубинный провинциал, убеждённый дачник, высказываясь по проблемам онтологии «напоминаю пьяного на льду». С одной стороны, жизнь – способ существования белковых тел, прожить которую нужно так, чтобы не было мучительно больно. С другой, esse est percipi. Быть – значит быть лайкаемым. Перечитываю сейчас Пятикнижие Достоевского, мне кажется, «есть я или нет меня» – это вопрос в духе «тварь ли я дрожащая?»
Скорее следует говорить о радикальном провинциализме, в гуще которого нет никаких вопросов. Я убеждённый дачник. Дачная культура в России старше даже Рюрика и печенегов. Это такое естественное состояние, когда не формализуешься неврозами по вопросу центра-периферии, а просто действуешь в своей непосредственности. Сейчас не только Россия, но и Европа в целом, – это задворки цивилизации. А Камчатка на этом фоне – край края земли, вроде Аранских островов на западе Ирландии. Ну или с Патагонией можно сравнить. К нам быстрый интернет пришёл в 2015 году, а на материке я последний раз был в 2014 г. и думаю, по состоянию здоровья, больше не получится. Но и на Камчатке я дачник, живу довольно далеко от центра. Это лишает актуальных контекстов. Почитаешь товарищей с материка и в голову лезет ветхозаветная чепуха, вроде: «Для чего мятутся народы и цари замышляют суету?»
Потом следует заметить, я не регулярный филолог, а, что называется, «подкидыш». Я по документам англо-немецкий учил. Отсюда у меня склонность к мелкой филологии, на уровне слова, словосочетания, предложения. А взгляд и нечто на глобальные тренды – не так интересно. Я и в филологии дачник, ковыряюсь на своих 6 сотках (на самом деле на нашей даче сотки 2 всего заняты под культуры, остальное – дикие травы), а какую литературу наши монстры выращивают в своих литагрохолдингах – who cares?
Сейчас занимаюсь Достоевским, членствую в двух книжных клубах: «Читаем вместе» и «Больше книг», веду летовский семинар. Есть идея сделать латинский семинар медленного чтения «Комментариев о Галльской войне» Юлия Цезаря в оригинале.
А вообще как вольный читатель, читаю, что в руки попадёт, – из 3-х библиотек и 2-х бук-кроссингов. Недавно открыл для себя Элис Манро. Нобелевская премия 2013 – это клеймо, но зато её рекомендовал великий Игорь Манцов. Ласло Краснахоркаи открыл для себя совершенно случайно. Это по сути реальный эпос, мимикрировавший в роман, – чувак сочинял всё в голове. У меня слабость к эпической архаике вроде «Песни о Роланде», её гениально переводил Мандельштам, Оксимирон обосцытся от зависти. Албанские шансонье до сих пор слагают эпос в прямом эфире.
Нас же как учили? Прошиваешь себе на подкорку 500 слов и можешь уже какие-нибудь предложения из них составлять, вроде «мама мыла раму» или «глокая куздра булданула бокра». Или «будланула»?.. Ну, неважно. А слов ещё выучишь, повысишь словарный запас, и про постструктурализм можно статейку накропать. Тут есть опасность глоссолалии, но грядёт и спасение. Внимание к слову на самом первичном уровне: словосочетание, фраза, интонация.
Забегая вперёд, могу сказать, что спасение книжной культуры стоит на путях медленного чтения и герменевтики. А блоги и вот это вот всё – очередное коллективное преступление перед культурой. Просто проедают остатки словесности на книжном фетишизме.
– А можно ли стать провинциалом? Вот я три года жил в Дзержинске – работал школьным учителем, но ведь в провинции невозможно прожить, я еле на хлеб зарабатывал. Как у тебя получается заниматься творчеством?
– Миш, у меня сейчас один глаз остался рабочий, я ослеп на один глаз, иронично это, хотя если человек думает, когда читает, а не просто бегает глазами по буквам, глаза у него чаще отдыхают, чем у читателя пустот, я бы вообще не хотел этой темы касаться.
– Ты определил меня как экзистенциалиста, только такого, который (для экзистенциалиста) слишком много обобщает. Я долго недоумевал: что бы это значило? А потом понял, что так оно и есть! Лучше не скажешь! Но ты себя как-то назвал «вульгарным материалистом». Мне, естественно, нравится слово «вульгарный», но слово «материалист» – как-то не особо нравится. В моём понимании, «материя» – это какой-то духоподобный эрзац сил природы. Я окончил физфак МГУ и ни разу на лекциях не слышал этого слова…
– Мне очень нравятся вульгарно материалистические ходы в духе Михаил Леоновича Гаспарова, например: память у людей была крепка, пока они держали свиток обеими руками и не могли делать «записей и выписок». Я «швах» в философии, по-моему, мы с тобой такие два Родиона Раскольникова от критики, которые возомнили, что можно уконтрапупить старуху-процентщицу литпроцесса критическим топором в темя, но – «натуры не выдержали». Надо было, как говорил Чапаев, «ещё маленько подучиться». Вся мудрость черпается, как у Евгения Онегина, из анекдотов. А Чапаев он тоже наш, камчатский, его 28-я дивизия, первая дивизия, которой он командовал, окончила свой боевой путь на Тихом Океане.
– Нас не двое: есть ещё несколько дон-кихотов, разве не так?
– Глобально взять, даже самые известные в нашей отрасли люди – это никто. Мне нравится критическая жилка в высказываниях Моргенштерна, помнишь, как он срезал зануду Дудя? Тот ему говорит: «Поясни, я не понимаю!», а Моргенштерн: «А зачем тебе понимать?» Это отсылка к салтыковскому «даже не понимаю, зачем это следует понимать» и говорит о знакомстве Моргенштерна с русской классикой 2-го ряда. Но даже Моргенштерн, собственно, кто он вне своего контекста?.. А если вспомнить судьбу Бахтина? Саранск-Сауронский сиделец, а потом всемирное признание. Хотя кто-нибудь спросит «а кто сей?», кто сейчас читает Бахтина? А про «донкишотство» – это ты очень хорошо ввернул. Признаюсь, так и не прочёл я Сервантеса, но мне очень импонирует гипотетический его читатель, который всё принимал за чистую монету. Донкишотство – это дурь молодецкая, при наличии которой «водки нужно только для запаху». Нельзя объять необъятного. Но и унывать по этому поводу было бы «непреодолённым ремаркизмом». Надо скромно возделывать своё дело. А там, куда ни шло...
И знаешь, надежда всё-таки есть. Соцсети, убивая книжную культуру, они рубят в том числе сук, на котором сидят. Открой Ютюб. Нечего же смотреть!! Открой Фэйсбук. Маразм на уровне архитектуры. Тут с одной стороны, им контент вообще безразличен, – это сеть. Они в целом пришли отнять у нас язык. Любой язык. Целиком. Но, с другой стороны, если б была честная считалка, которая б показала, насколько это всё вникуда, – они обанкротятся сразу. Я думаю такой гамбургский киберсчёт уже есть, но его попридерживают, чтоб щёки красиво надувать. Как Достоевский написал: «Дай другому соврать, и тебе дадут соврать!»
Продолжает писать великий Игорь Манцов, он библиотекарем в Туле сейчас. Кирилл Анкудинов защитился, пишет и читает. Саша Карасёв, автор «Чеченских рассказов», развивает очень интересные идеи о том, насколько каждый из наших литераторов кшатрий или брахман, и в каком поколении перерождения. Готовил недавно свою книгу статей – надеюсь, скоро появится – перечёл твои вещи и сам изумился, насколько много утащил оттуда! Ну и дух Виктора Леонидовича незримо присутствует с нами, где только соберутся пара критиков!!
– Ты написал обо мне, сразу после моей статьи про Прилепу. Но ты написал как-то странно, не чувствовалась рука Хозяина. Вот наш замечательный коллега Рудалёв расторопно выполняет задания – наверное, пошаговой инструкцией пользуется. А ты? Рудалёва я понимаю. Если бы мне нравилась хоть одна строчка Прилепы, я был бы его холуём, но, блин, я считаю его бездарным графоманом! Что делать?
– Давно не перечитывал его, говорят, он стал хорошим стендапером и неплохим политиком. Но я не следил, вот те крест!! Кстати фамилия Прилепина – это же буквальный перевод «Леви», от глагола «прилипнуть». Левиты были личной гвардией (Тут)моса, именно поэтому – не наследовали землю. Так что ждём от Прилепина кавер на песню «Будто я египтянин»!!
Старик стал такой суперзвездой, что и читать и обсуждать его совершенно незачем. А вот «критического Винни-Пуха» Рудалёва я за «4 выстрела» предал самому себе на поругание и подверг жесточайшему раздракону.
– Где? Почему я не знаю?
– Статья представлена на Волошинский конкурс, это стилизация под прот. Аввакума, отца русской прозы и критики, его же сожгли в рудалёвских палестинах. Такая вот геокритическая рифма.
– После своей блестящей «метакритической» серии статей, чем ты вообще занимаешься? Что для тебя самое главное? Периодически говорят, что ты «сдулся», но и про меня так говорят, когда я надолго исчезаю.
– Кризис середины жизни, – понятней по-английски, midlife crisis, – совпал с наступлением сетей и дальнейшим закатом литературы. Метакритика – это просто: надо лишь выявить предпосылки установок, – там всегда можно найти противоречия, оттого что человек противоречив по природе своей. В молодости это очень бесит-веселит, а с годами понимаешь, что это – нормально!! Я окунулся в живую жизнь, и к 40 осознал свою конечность. Впереди только одиночество и смерть, как у любого человека. Главное – учиться, учиться и ещё раз учиться. Силы наши мизерны, но надо как-то спасать книжную культуру. Это я считаю главным. Книга, язык – то, что делает человека человеком.
– Блин, ты тоже экзистенциалистом заделался? Только я больший пессимист, кажется, – уже не хочу ничего спасать, только самовыражаюсь… Уточню твою формулировку: я – декадентствующий экзистенциалист.
– Да, мы все после известного возраста – профессиональные экзистенциалисты. Биологи говорят, что мальчики к жизни после 40 лет не предначертаны. Отсюда выход либо в смерть, либо в хобби, либо ещё какие стимуляторы: игра, семья, алкоголизм. И наше общее безнадёжное дело, спасение книжной культуры – я думаю, достойный выход.
– Мне кажется, ты единственный, кроме меня, любишь всяких литераторов-маргиналов, у который нет шансов пробиться в мэйнстрим. Так ли это? Почему?
– Сейчас и мэйнстримов много. Я вот написал о Ласло Краснахоркаи, для Европы это один из мэйнстримов, наверное. Тут, скорее, у меня склонность к чистой филологии – вот текст, вот я его разбираю, а статус автора, да и сам автор как личность, мне неинтересен. Я же воспитывался на формалистах и не до конца эту парадигму в себе переборол. Я раньше думал, что формальный метод всесилен. Оказалось – нет, не всесилен.
А мы с тобой, я думаю, снобы антиснобизма. В духе «я всегда буду против» пророка нашего Егора Фёдоровича Летова. Противно читать то, что читают все. Миллионы мух ведь не ошибаются ни разу.
Мне как раз в тему скинули житие Василия Блаженного, как он «наг и с посошком» ходил и всё опрокидывал, переворачивал и даже икону разбил, а потом оказалось, что и квас отравлен, и хлеб отравлен, и икона – лжеикона. Вот – критик!!!
– Придуманная мной и главным редактором «Независимой газеты» премия «Нонконформизм» на девятом году жизни закрылась, пожалуй, из-за лени моих бывших коллег. А как поживает твоя премия им. В. Ширяева?
– Знаешь, по здоровью не могу выехать с острова Камчатка, не могу физически её вручить, а вообще – больше премий хороших и разных. Я вручал в основном тем, кого считаю своими учителями, как дань уважения. Игорю Манцову в первую очередь. Кстати, к слову, слушай, не знаешь, как он, что он, чем занимается?
– Наведу справки. И в заключение: ты сам хочешь о чём-то меня спросить?
– Миша, расскажи попросту, что думаешь о судьбах мира!! Когда планируешь апокалипсис, что читаешь, что любишь из классики. Чем вообще занимаешься?.. Ты, говорят, в школе преподавал, как это, имеет вообще смысл?.. Я таки думаю – надо спасать литературу через критическо-герменевтическо-философский синтез. А писателей – побоку!!
– Как сказал спятивший граф де Гобино: «у человечества нет другого будущего, кроме небытия». Признаюсь, у меня тоже жестокий кризис среднего возраста. Ты знаешь, я запутался. Кто я? Циник-ханжа, гуманист-мизантроп, эстет безобразия, закоренелый женоненавистник, который пишет только про любовь и женщин. У меня есть учителя, но все они от меня отреклись. С незабвенной Витухновской мы вообще стали диаметрально противоположными по мировоззрению, хотя никого гениальней её я так и не встретил. Из чтения – я постоянно перечитываю Егора Радова, Игоря Яркевича, Юрия Мамлеева (мои покойные друзья), из западных – только XIX век: Гюго, Теофиль Готье, Бодлер, Малларме, Гюисманс, Поль Бурже. Моя алгософия, особая философия боли, нафиг никому не нужна: кажется, я один интересуюсь болью и страданием, а все другие – думают только об удовольствиях. И всё же, я бы потягался с любым из этих современных литераторов по гамбургскому счету, на спор. Ты веришь в гамбургский счет в литературе (ты сам упомянул влияние формалистов)?
– Тут бы я с тобой поспорил. Я занимаю позицию вольного читателя, ближе к литературоведам, чем к критикам и писателям. По-моему, никакая текущая литература, в сущности, не нужна. У нас есть канон, Аввакум-Толстой-Достоевский. Есть советские классики, вроде горячо любимого Трифонова. Тот же Летов. Никакая новая словесность не нужна и даже вредна, она размывает канон. Хотя, конечно, тут гораздо более вредят соцсети, сериалы, – в целом визуальная ветвь всего этого содома, рекомого шоу-бизнес.
Возможность «гамбургского счёта» можно вывести математически. Основа гамбургского счёта – общий канон. А канон – не резиновый. Чем больше желающих быть оценёнными по гамбургскому счёту, тем меньше самого гамбургского счёта. Это было реально во времена Людовика XIV, короля-солнце. Тот, кого читает король, тот и есть правильный автор, вуаля ту. А с тех пор как королю отрубили голову, ну какой вы хотите гамбургский счёт? Многоконтекстье многоконтекстьем погоняет. Потом у меня склонность к мелкой филологии, а даже графоман, вроде графа Хвостова может, по выражению Крылова, провраться хорошими стихами.
Кстати, характерная деталь, я тоже очень люблю французов, но – Монтеня, Бальзака, Флобера и «Песнь о Роланде». Кстати, твои рассказы напоминают мне философские сказки Вольтера. Гюго – огромнейшая уважуха за то, что он спас своей книгой Нотрдам на какое-то время. Поп-французы тоже хороши: на Милен Фармер пора кинуть кансел от БЛМ за имитацию убийства афроамериканца.
Разумеется, если я всем буду говорить, читай Толстого и всё у тебя будет хорошо, это будет натяжка. Гарантий вам никто не даст. Но – культура наша создана людьми, которые читали книги. Если вы хотите какой-то перспективы для детей ваших, надо начинать читать прямо сейчас. Детей можно научить только личным примером.
Я иногда шучу, что наша последняя надежда – когда кончится бензин и электричество, и мы опять вернёмся к письменной культуре. А потом конечно и небытие, своим, то есть, чередом, когда Земля налетит на небесную ось.
Беседу вёл Михаил Бойко
https://litrossia.ru/item/ekstremalnyj-provincial/ |
