Header image

 

 

 
 

БЫТ И БЫТИЕ ВИКТОРИИ ШВЕЙЦЕР
«Я не хочу судить о Пастернаке…»
«НГ Ex libris», # 28 от 9 августа 2007 г.



Фото из книги М. Николаева и В. Швейцер «Кто был ничем...»

Литературовед Виктория Швейцер уже больше 30 лет живет в США в городе Амхерст (штат Массачусетс), ведет семинары по русской литературе в одном из частных колледжей. Книга Швейцер «Быт и бытие Марины Цветаевой», увидевшая свет в 1988 году в парижском издательстве «Синтаксис», была переведена на четыре иностранных языка и почти сразу попала в пятерку бестселлеров в жанре «нон-фикшн» на страницах The New York Review of Books. В 2003 году книга Швейцер была опубликована в серии «ЖЗЛ» и несколько раз переиздавалась. В свой очередной приезд в Россию Виктория Швейцер любезно согласилась ответить на наши вопросы.

– Виктория Александровна, в прошлом интервью нашей газете вы говорили, что собираетесь выпустить книгу воспоминаний вашего мужа. Вам это удалось?

– Я мечтаю, чтобы к новому году вышла, потому что это главное дело моей жизни. Сейчас книга находится на стадии верстки. Она будет называться «Кто был ничем» и выйдет в издательстве «Время».

– Чем воспоминания Михаила Николаева могут заинтересовать читателя?

– У моего мужа была очень интересная судьба. Он вырос в детдоме, его отца расстреляли, когда ему было четыре года, мать мы потом искали, но не нашли. В двенадцать лет его выпустили из детдома, указав в документах, что ему пятнадцать. Он устроился работать на железную дорогу, чистить котлы. Работа была нечеловечески тяжелая. Когда он понял, что долго так не протянет, то решил уйти на фронт, думая, что там хотя бы кормят. Затем воевал в Восточной Пруссии, учился в разведшколе. В армии его и арестовали в 1950 году. Из семнадцати следующих лет он провел в лагерях в общей сумме пятнадцать лет. С одной стороны, его жизнь обыкновенная: много кто вырос в детдоме, много кто воевал на фронте, много кто побывал в лагере, – но, с другой стороны, она необыкновенная, потому что мало кто испытал это все.

– Из каких частей будет состоять книга?

– Части будет три: «Детдом», «После детдома» и «Юность». О лагере мой муж писать не хотел, считал, что на эту тему и так много написано. Вместо послесловия я написала про нашу совместную с ним жизнь. А завершит книгу стихотворение Иосифа Бродского «Представление» («Председатель Совнаркома, Наркомпроса, Мининдела!..), посвященное моему мужу. На мой взгляд, это лучшее стихотворение Бродского (иногда его еще называют поэмой).

– Расскажите, с чего началось ваше увлечение Цветаевой в годы, когда ее имя практически не упоминалось?

– Да, в школе тогда ее не упоминали, в университете тоже. Но однажды, кажется в 1955 году, поэтесса Зинаида Константиновна Шишова, из группы «Юго-запад», дала мне почитать сборник Цветаевой «Вёрсты». А я была тогда большая стихолюбка. Сначала мне стихи Цветаевой не понравились, за исключением стихотворения «К Блоку». Но спустя какое-то время мой друг подарил самодельную книжку с напечатанными на машинке стихами Цветаевой. Вот тогда я по настоящему заинтересовалась ею и стала собирать все, ею написанное. Я спросила у Дувакина, где можно достать книги Цветаевой. Он порекомендовал позвонить Алексею Крученых. Крученых был с ней знаком, когда она вернулась из эмиграции. Я с ним подружилась и стала бывать в его кошмарной комнате – настоящей берлоге, полной сокровищ. Кое-какие прижизненные книги Цветаевой, фотографии и даже рукописный сборник Цветаевой «Юношеские стихи» я у него купила и потом очень долго отдавала долг. Я решила: нельзя же, чтобы я одна знала такого потрясающего поэта. На протяжении нескольких лет каждый день после работы, а также в субботу я ехала в Ленинку, сидела там до позднего вечера и переписывала все цветаевские рецензии и все рецензии на Цветаеву из эмигрантской прессы. Спустя какое-то время я связалась с «Новым миром», и они согласились дать подборку стихов Цветаевой, но, конечно, без моей сопроводительной статьи.

– Когда же вы приступили к работе?

– После того, как в 1966 году меня выгнали с должности секретаря в московском отделении Союза писателей за поддержку Андрея Синявского. Тогда я начала писать книгу о Цветаевой. Корней Иванович Чуковский дал мне рекомендацию в издательство. Но там мне любезно ответили: когда нам книга о Цветаевой понадобится, мы о вас вспомним.

– А как родилось название книги?

– «Быт и бытие» – такое название дала Цветаева воспоминаниям своего московского друга – князя Сергея Михайловича Волконского. Мне кажется, что это название очень подходит и для жизнеописания самой Марины Цветаевой, в судьбе которой трагически переплелись быт и высоты духа.

– Почему вы так кратко описали в своей книги последние дни и смерть Марины Цветаевой? Исследователи посвящают целые тома обстоятельствам ее смерти и вопросу о точном местоположении могилы…

– Могилы Цветаевой нет. Когда я ездила в Елабугу 1966, там стоял крест: «В этой стороне кладбища похоронена Марина Цветаева». Его поставила Анастасия Ивановна Цветаева. И это было правильно, потому что больше о могиле ее сестры ничего не известно. А теперь там стоит памятник с надписью: «Марина Цветаева», как будто ее могила найдена. Это бессовестно и бесчестно. Только у дочери Цветаевой есть могила в Тарусе, ни у ее мужа, ни у ее сына, ни у нее самой нет могил, они как бы растворились в пространстве и времени. Анастасия Иванова была очень энергичным человеком и как-то решила найти останки Марины Цветаевой: у ее скелета должны быть переломаны шейные позвонки. Но Ариадна Сергеевна возразила: разве можно ради этого нарушить вечный покой скольких людей? Анастасия Ивановна, слава богу, этому вняла. Сегодня происходит другая трагедия: все любят Цветаеву, но мало кто ее читает. Все интересуются, с кем она спала, как погибла, куда делся гвоздь, на котором она повесилась. Я называю это «издержки славы»…

– У вас есть какое-нибудь любимое произведение Цветаевой?

– Она меня притягивает не только как поэт, но и как необыкновенная личность. В ней была удивительная цельность и одновременно множество противоречий, несокрушимая внутренняя сила. Многим было трудно в общении с ней. Она была поэтом, но никто на это не делал скидку.

– А вы бы хотели быть знакомой с Цветаевой, если бы жили с ней в одно время?

– Я не решилась бы ей навязывать себя. Обычному человеку очень трудно войти в мир гения и соответствовать ему. С гением трудно общаться на равных. Я была знакома и часто встречалась с Иосифом Бродским. Мы работали с ним в одном отделе, у нас даже был общий кабинет. Он тоже был гений и очень простой в повседневном общении, но на высотах духа за ним поспевать было трудно. Дистанция чувствовалась…Он был человек редкой доброты и совестливости, помогал многим-многим, о чем они постарались забыть после его смерти. Расскажу только один случай. В каком-то очень далеком году, еще при советской власти редактору издательства «Руссика» Александру Сумеркину пришла в голову идея издать двухтомник Бродского. Он попросил меня «повлиять». Я пришла к Бродскому. Он мне ответил: «Стыдно, Викуля… Ребята там не издали ни одной книжечки, а я буду двухтомник делать…» И отказался.

– Считается, что все поэтически одаренные люди – эгоцентрики…

– Разве эгоцентрик мог сказать такие слова, как Марина Цветаева о своем сыне: «Он не должен страдать из-за того, что я пишу стихи»?

– Вы прочли книгу Дмитрия Быкова о Пастернаке?

– Нет, она слишком толстая. А что, хорошая книга?

– Хотелось бы ваше мнение узнать. Быков касается вопроса: все ли сделал Пастернак, чтобы помочь Цветаевой…

– Я не хочу судить о Пастернаке, потому что обязательно буду к нему более суровой, чем к Цветаевой.

– Складывается впечатление, что когда началась война, Цветаева впала в панику, поскольку была убеждена в победе Германии.

– Германия вполне могла нас победить, немцы дошли до Москвы – это что-нибудь значит? Мне было 8 лет, когда началась война, и я немного помню то время. Может быть, если бы не американская помощь, нам бы не поздоровилось. Если бы Гитлер не загонял крестьян обратно в колхозы, а привлек их на свою сторону – исход войны мог быть другим. Для Цветаевой катастрофой было не только то, что, что может погибнуть Россия, но в еще большей степени то, что Германия уже погибла.

– Прошло тридцать лет, как вы уехали в Америку, но до сих пор совершенно правильно говорите по-русски. Вы живете в русской языковой среде?

– Я живу в очень маленьком университетском городке, в котором есть один государственный университет на 26 тысяч студентов и три маленьких частных колледжа по две тысячи студентов в каждом. В одном из этих колледжей я преподаю русскую литературу вот уже тридцать лет. Так что говорю по-русски, и все мои коллеги говорят по-русски, хоть они и американцы. Ну и дом у нас русскоязычный…

– Существует стереотип, что американское образование хуже российского, а средний американский студент не может найти на географической карте даже собственного государства…

– Ничего подобного. Дураки не смогли бы создать такую потрясающую цивилизацию.

– Говорят, что после 1991 года в Америке резко понизился интерес к русской культуре и литературе. Это так?

– Я могу сказать про наших студентов. Да, на какое-то время очень понизился интерес к русскому языку. Россия перестала быть великой державой и врагом номер один. Но наши студенты Россию любят, хотя русский язык очень трудный. У меня есть студенты, которые занимаются и китайским. Они говорят, что русский гораздо труднее. Студентов стало меньше, но к нам, в русский отдел, идут самые способные, незаурядные ребята. Мы читаем с ними довольно сложные вещи, недавно на моем семинаре читали «Мастера и Маргариту». В другом курсе мы читаем «Мертвые души» и смотрим фильм моего брата по этому произведению. Осенью будет семинар «Поэт и Время», на котором мы будем проходить «Капитанскую дочку», «Историю Пугачевского бунта» и прозу Цветаевой о Пушкине. Интерес к русской культуре понизился, но он устойчивый и в последнее время как будто идет вверх.

– Самым русским писателем по-прежнему считается Достоевский?

– Это миф. Студенты сами предложили сделать с ними курс по Булгакову. И Чехова читают, и Толстого, и даже Пелевина читали недавно, но только не со мной. Сейчас больше интереса, конечно, к восточным языкам: арабскому, китайскому, японскому. В американских колледжах большие возможности для выбора – это к вопросу о том, чье образование лучше.


Беседовали Михаил Бойко и Надежда Загайнова

http://exlibris.ng.ru/2007-08-09/2_byt.html

 

© М.Е. Бойко