БОЛЬ: Введение в алгософию. Tractatus algosophicus: Монография.
– М.: Летний сад, 2016. (Серия «Современная русская философия», № 9).

Трактат состоит из 13 глав, каждая из которых дает разноплановые перспективы феномена боли – который отбрасывает свою тень и в сферу образования значений, и в содержание литературы, и в психику, и в экзистенцию человека. Автор прослеживает причудливые изгибы следа боли в культуре и индивидуальной жизни, контекст и темы меняются, не быстро и не медленно – как подавляющий русских пейзаж за окном плацкартного вагона – однако, в этой многомерной проекции, на мой взгляд, все-таки можно выделить центр, стержневой момент книги. Это тема глубинной связи боли и реальности. «Даже отрицая реальность мира мы не склонны отрицать реальность болевых ощущений». Боль – это реальность, реальное само по себе, или, во всяком случае, единственное доступное человеку проявление реального. Эта мысль в разных формах проявляется на страницах книги и служит своего рода рефреном, управляющим музыкальным развитием трактата, его движением.

Движение это, склонное к такой же неспешной изменчивости, как и темы книги, любопытно само по себе. Начиная с искреннего, интимного введения, автор приближается к территории историко-философских штудий (глава «Фундаментальная асимметрия боли и удовольствия). В какую-то минуту текст уже готов стать своего рода диссертацией, но затем тон вновь меняется, от сопоставлений и комментирования автор переходит к обобщениям и умозрениям – собственно «трактатная» составляющая трактата (Глава «Боль как отдельная реальность» и далее). Следующая перемена открывает окна в сферу изобретения методов – алгософия становится основанием для разного рода практик – в частности психотерапевтической и литературно-критической (завершающие главы книги).

Эти интересные движения повествования формируют своего рода эстетический рисунок, производят эффект, который легко ощутить, но трудно поименовать. Возможно, здесь отзывается заявленная в начале текста тема невыразимости индивидуального опыта боли. Эстетика алгософии, похоже, наделена такими же мистическими свойствами, как и сам её предмет. Однако, присутствие её очевидно (во всяком случае, для меня), и это добавляет ещё одно измерение к опыту чтения трактата.

Прослеживая внутренние трансформации книги, можно натолкнуться на ещё одну ценную мысль – в этих метаморфозах отражается постоянная борьба с соблазном превратить алгософию в теорию, сделать то, от чего автор зарекался в самом начале – произвести на свет связную интеллектуальную схему. Думаю, многие согласятся с тем, что это искушение зачастую может приобретать чрезвычайную силу, силу почти маниакального импульса. Мы находимся в культуре, которая, несмотря на свои глубоко иррациональные корни, заражена требованием связности, подотчетности, последовательности, подконтрольности. Все сказанное может быть использовано против нас, противоречия недопустимы, всякое действие должно иметь план, с которым его можно сверить. Поэтому неявное бунтарское содержание книги М. Бойко, её контркультурный подтекст, заключается как раз в том, что автор все-таки удерживается от создания «теории». Не раз подвергшись опасности превратиться в философию или психологию боли (или, может быть, даже историю философии боли), «Алгософия» всё-таки остается алгософией, и в этом заключается её большая победа.

According to the author , "Introduction to algosophy", is an attempt to express or at least to hint at the "individual experience of pain", which encompasses human life and constitutes a special kind of wisdom – algosophy. This kind of "painful wisdom" has no correspondence in the realm of logical forms and language. So the choice of the form in the case of this book is interesting as the mere fact. Treatise become some kind of an act or a cry (what else can express "individual experience of pain?") or at least their analogue. This is bold, unusual and rare; it stirs interest in reading, creates a pleasant anticipation – what will be there, around the next corner, on the next page?

The treatise consists of 13 chapters, each of which gives the diverse perspectives of the phenomenon of pain – which casts its shadow in the spheres of generation of meanings, the content of the literature, in psyche and in human existence in general. The author traces the intricate curves of the trace of pain in culture and individual life. The book’s context and themes constantly change – like depressant Russian landscape outside second-class car window – however, in this multi-dimensional projection, in my opinion, it is still possible to allocate the center, pivotal point of the book. This is a topic of deep connection between pain and reality. "Even while denying the reality of the world we are not inclined to deny the reality of pain." Pain is the reality, the real itself or at least the only manifestation of the real available to a person. This idea appears in various forms in the pages of the book and serves as a sort of refrain, managing musical development of the treatise, its movement.

This movement, prone to a slow variation, as the themes of the book, is interesting in itself. Starting with the sincere, intimate introduction, the author approaches territory of historical and philosophical studies (chapter "The fundamental asymmetry of pain and pleasure”). At some moment the text is ready to become a kind of thesis, but then the tone changes again: from comparisons and comments the author goes to generalizations and speculations (Chapter "Pain as a separate reality" and etc.). Next change opens a window into the realm of invention of methods – there algosophy stands as the basis for all sorts of practices – for therapy and literary criticism in particular (final chapters of the book).

These interesting movements of the narrative form a kind of aesthetic pattern, they produce an effect that is easy to feel, but hard to name. Aesthetics of algosophy seem endowed with the same mystical properties, as pain itself. However, its presence is obvious (at least to me), and it adds another dimension to the experience of the reading.

While tracing the internal transformation of the book, a reader can come across another valuable idea – the book’s metamorphoses reflects a constant struggle with the temptation to turn algosophy in a theory, to do the thing from which the author renounced himself the very beginning – to produce a coherent intellectual scheme. I think many would agree that this temptation can often acquire an extraordinary power, the power of almost maniacal impulse. We live in a culture that, despite its deeply irrational roots, is infected with the requirement of coherence, accountability and consistence. Everything we say could be used against us, the contradictions are not allowed, any action must have a plan with which it can be compared. Therefore, implicit rebellious content of the book, its countercultural connotation, lie precisely in the fact that the author still resisted the temptation of "theory" production. "Algosophy" still remains to be a wisdom, not a theory, and this is a great victory.

http://slova.name/slova-16/puteshestvie-v-mir-boli-retsenziya-na-knigu-m-boyko-journey-into-the-world-of-pain-review-of-the-book-by-m-boyko/pdf.html