Михаил Бойко. Метакритика метареализма.
– М.: Литературные известия, 2010. – 92 с.

«Если взглянуть на развитие русской литературы непредвзято, то за истекшие со дня рождения «метафизического реализма» сорок лет ничего кардинально нового в русской литературе не появилось. Доказательство этого тезиса увело бы нас слишком далеко в сторону, замечу лишь, что модернизм достиг наивысшего развития в первой четверти XX века и все последующие потуги модернистов кажутся детскими играми по сравнению с экспериментами Крученых, Маяковского и Хлебникова. Постмодернизм – явление не самостоятельное, а эклектичное, межеумочное, это, в сущности, средостение между двумя «большими стилями». Как таковой постмодернизм ближе к комбинаторике, чем к творчеству. Отметим, что вторичная природа постмодернизма отражена в самом термине, лишенном, по верному замечанию одного литературоведа, «внутренней характеристики, какого-либо содержательного представления сущности». Наконец, течение под жутко оригинальным названием «новый реализм» – это просто трансформация исповедального жанра».

Новая книга критика Михаила Бойко, яркого рецензента и автора глубоких интервью в «НГ-ExLibris», компактна по объему и не оригинальна по форме. Но важна и актуальна. Это сборник статей, посвященных теории и практике метафизического реализма, который давно уже факт не только литературной жизни, но общекультурный феномен, следы которого активно заметны и в музыке, и в современном искусстве, и даже в политике. Концепция метафизического реализма разрабатывается в своеобразном диалоге-споре с ее основоположником Юрием Мамлеевым.

Бойко все активнее выступает не просто как комментатор, но как своеобразный идеолог литературного процесса. В этом качестве он, пожалуй, фундаментальнее, нежели как бойкий критик – ниспровергатель. Пространство книги позволяет развернуться интуициям Бойко в полной мере. Это демонстрировала еще дебютная работа трехлетней давности «Диктатура Ничто», где исследование мировоззрения Алины Витухновской вышло на рубежи расстановки собственных литературных, культурных и общественных приоритетов. Бойко – очень цепкий автор, внимательно работающий, условно говоря, с каждой запятой. Стартуя с выяснения авторских намерений и ориентиров, он приходит к полновесной картине выводов и обобщений. Это сильная укрепленная позиция, и неизбежное желание полемики, наталкивается на то, что Бойко действует на своей территории, где правит единолично. Во всяком случае, пока.

«Если разделить писателей на две условные категории – «всегдастов» и «тогдастов», то Мамлеев – это типичный «всегдаст». Творчество «всегдастов» практически невозможно периодизировать. Оно отличается потрясающей цельностью и монолитностью. Складывается впечатление, что писатель-всегдаст всю жизнь пишет одно и то же произведение, обдумывает один и тот же весьма ограниченный набор мыслей и тем.

Напротив, для «тогдастов» характерна длительная эволюция взглядов с одним или несколькими изломами – судьбоносных потрясениями такой силы, что нам часто точно известно когда и где они произошли. Оттого писателям-тогдастам свойственно возвращаться к некому моменту в прошлом – рубежу, служащему водоразделом их жизни. Типичные «тогдасты» – Федор Достоевский (Семеновский плац) и Лев Толстой (Арзамасский ужас).

Творчество Мамлеева практически невозможно периодизировать. Основные его темы и художественные приемы присутствуют уже в самых ранних его вещах и в дальнейшем остаются неизменными — происходит лишь их совершенствование, углубление и адаптация к другим жанрам (например, к драматургии)» .

Отвечая критикам «бедности и несовершенства» мамлеевского языка, Бойко констатирует новизну авторского взгляда («такой Москвы и такого Подмосковья мы до Мамлеева в литературе не видели») и уникальность мамлеевского героя.

«Неудивительно, что Мамлеев — один из немногих новейших писателей, чье имя при жизни стало нарицательным…Произведения Мамлеева повлияли на целый ряд писателей, без знакомства с творчеством которых, по нашему мнению, невозможно составить адекватное представление о литературной ситуации. Среди них: Андрей Бычков, Алина Витухновская, Михаил Елизаров, Анатолий Королев, Виктор Пелевин, Сергей Сибирцев, Владимир Сорокин».

Но если с Мамлеевым получается «разобраться» объемно и четко, то конструкция метафизического реализма провисает – в отсутствии четких границ и даже исходных положений. Сборники «Мистерии бесконечности» или «Равноденствие» ситуации не проясняют – значительная часть материала – ученическое эпигонство.

Выводы, к которым приходит Бойко, неожиданны: «По нашему мнению, не существует «метафизического реализма» ни как самостоятельного литературного направления, ни как «литературной школы Юрия Мамлеева». Тексты, созданные в рамках метафизического реализма, с формальной точки зрения (то есть с точки зрения построения этих текстов, используемых приемов) не образуют никакой специфической области. «Метафизический реализм» – это один из способов прочтения, интерпретации, декодирования текста. Это новая «оптика», с помощью которой может быть прочитан, интерпретирован, декодирован абсолютно любой текст. Следовательно, на всякий текст можно взглянуть тремя различными способами. В зависимости от избранного ракурса один и тот же текст поворачивается одной из трех граней. Назовем эти грани «соцпроза» (описание низшего мира, тела), «психопроза» (описание среднего мира, души), «метапроза» (описания высшего мира, духа)… Роман Гончарова «Обломов» может быть проинтерпретирован как обличение привилегированного класса России XIX века (социальный уровень), как психологическая драма (психологический уровень) и как изображение реализации в современных условиях древнего принципа «недеяния» (даосская практика «У-вэй»)».

Излюбленный тезис Мамлеева – исчерпанность социально-психологической оптики.

По мнению Бойко, главная и подлинная заслуга Мамлеева именно в четком разграничении психологического и метафизического аспектов.

«Метафизический реализм — это то, что дополняет половинчатый реализм (или недореализм — это, в частности, критический реализм, соцреализм, психологизм, натурализм), игнорирующий метафизическое измерение человеческой личности, до реализма в подлинном смысле этого слова» (Одно замечание: таким образом я резюмирую Мамлеевское понимание термина «метафизический реализм», с которым на протяжении книги полемизирую. – М.Б.).

http://www.zavtra.ru/cgi/veil/data/zavtra/10/860/73.html