Header image

 

 

 
 

Марианна Ионова
Агрессивный нажим
«Литературные известия», # 38 (68), 2010 г.


Михаил Бойко. Метакритика метареализма.
– М.: Литературные известия, 2010. – 92 с.

В книгу литературного критика, журналиста, философа, заместителя главного редактора газеты «НГ Ex Libris» Михаила Бойко вошли статьи, направленность которых можно охарактеризовать как литературоведческо-философскую. Общая проблематика – вопросы о метареализме и метакритике как таковых – выступает в них лишь поводом для пристального разговора о двух фигурах: Юрии Мамлееве и Алине Витухновской.

Автор начинает с попытки установить, что же такое метареализм, и уславливается с читателем считать этот термин «сверткой» термина метафизический реализм, введенного в обиход Юрием Мамлеевым. Кстати сказать, в интерпретации вышеназванного понятия и отношения его к Мамлееву автор непоследователен. То он пишет, причем, неоднократно возвращаясь к этому постулату, что «метафизический реализм» – это не какое-то особое литературное направление или школа, а особая установка сознания и соответствующий навык, позволяющие прочитать тот или иной текст как повествование о метафизическом мире», и тогда данное явление лишено временного истока, автора и соотнесенности с какой-либо отдельной группой текстов. То Мамлеев оказывается основателем метафизического реализма («Бросается в глаза близость творчества Витухновской к «метафизическому реализму» – литературному направлению (курсив наш), основанному Юрием Мамлеевым»), тем более что не однажды творчество Мамлеева объявляется единственным подлинным воплощением принципов данного… течения? метода? подхода?

В целом же книга Михаила Бойко может быть прочитана как панегирик Юрию Мамлееву и Алине Витухновской, которые автором явно видятся как вершина сегодняшней русской литературы. Автор и не скрывает своей предвзятости, порой переходящей от вполне допустимой «защиты» своих любимых писателей к «нападению» на оппонентов и вообще всех чужих. Тут вкусовая непримиримость порой «подсказывает» автору лексику, спокойной аналитической статье противопоказанную:

«Мамлеев и Витухновская обладают целостными, детально проработанными мировоззрениями, что само по себе большая редкость (гораздо чаще приходится иметь дело с хаотичными прозрениями и взъерошенной эклектикой)».

И совсем уж ставят под сомнение научную да и чисто человеческую зрелость автора его выпады против тех, для кого Алина Витухновская «персона нон-грата»:

«Эти люди, как показывает опыт, – прагматичные ничтожества, больше пекущиеся о своей репутации и сиюминутном успехе, чем о неповторимости судьбы и самовыражении. Именно они образуют «заговор посредственностей», благодаря которому прижизненный успех редко сопутствует тем, на долю кого выпадает посмертная слава».

Тут и элементарная грубость, и подростково-звонкий пафос, и заочное наделение вполне молодой еще любимой поэтессы посмертной славой, и наконец, логическая нестыковка или же «проговорка»: выходит, что к успеху здесь и сейчас позволительно стремиться и личностям безупречным – не только «прагматичным ничтожествам».

Настораживает уподобление Мамлеева и Витухновской с одной стороны Бердяеву и Шестову (как «всегдакающих ежей» – терминотворчества в книге мы еще коснемся), с другой – Гумилеву и Заболоцкому («Мировоззрения Мамлеева и Витухновской демонстрируют биполярность жизнеутверждающей и жизнеотрицающей установок, подобную той, которую Лев Гумилев обнаружил в творчестве своего отца и Николая Заболоцкого»). Такое сближение весьма далековатых имен – даже если вынести за скобки фактор проверенности временем, с точки зрения которого творчество, по крайней мере, Витухновской очевидным образом уязвимо – вынуждает образованного и привыкшего ориентироваться по довольно обширной и подробной литературной карте читателя подозревать автора в осознанном, «программном» воображении некой пустыни вокруг избранных им фигур. Михаил Бойко постоянно подчеркивает исключительность Мамлеева и Витухновской на фоне даже прочих «писателей-метафизиков» (само это определение, используемое Юрием Мамлеевым, вряд ли можно считать удачным – как рождающее, при некоторой его отвлеченности и размытости, у квалифицированного читателя навязчивую ассоциацию с английскими поэтами-метафизиками). Своеобразие, острая самобытность и прозаика, и поэтессы от них, разумеется, неотъемлема и, возможно, заслуживает специального подчеркивания, но автором подается с явным и несколько агрессивным нажимом на особое превосходство творческих стратегий Мамлеева и Витухновской.

Спорными представляются и отдельные утверждения «теории», например, о том, что «любой художественный текст имеет три основных смысловых измерения: социальное, психологическое и метафизическое» (категоричность тезису добавляет первая часть сложноподчиненного предложения: «После Мамлеева сложно отрицать, что…»). На наш взгляд, уместно говорить разве что о любом выдающемся художественном произведении, но уж художественных текстов, лишенных какой бы то ни было метафизической подоплеки, сколько угодно. Да и иное выдающееся произведение зачастую обходится без метафизики (амплитуда от «Евгения Онегина» до «Дома на Набережной»).

Словно предвидя этот довод, автор через несколько страниц пишет: «В любом тексте можно обнаружить присутствие метафизических идей, пусть даже в форме игнорирования метафизической сферы как таковой». Это уже напоминает отступление на заранее заготовленные позиции, «подверстывание» реальности под идею.

Вообще в рассуждениях о метафизическом аспекте литературы чувствуется неуверенность, корень которой – задача свести концы с концами, отчасти выдать желаемое за действительное. Отсюда логическая неувязка:

«В советском литературоведении выделяли два уровня в творчестве Достоевского: социальный и психологический. Но метафизический аспект до Мамлеева пребывал в тени психологического. Именно в четком разграничении психологического и метафизического аспектов и состоит его подлинная заслуга. Именно в этом смысле Георгий Флоровский писал в статье «Религиозные темы Достоевского»…».

И далее автор цитирует Флоровского, утверждавшего, что Достоевский «изображал не душевную, а духовную реальность», «первореальность человеческого духа», «хтонические глубины»… Спрашивается, в чем же тогда состоит новизна подхода к Достоевскому Мамлеева, если «метафизический аспект» вполне выявлен, как мы видим, еще Флоровским?

Все это не просто отдельные недочеты, точечные огрехи, но то, что нарушает цельность топики. В изложении мыслей чувствуется нервность, чему способствует и перескоки с одного уровня разговора на другой. Только что автор придерживался сугубо научного «регистра» («Заметим, что выделение трех способов интерпретации текста приближает нас к пониманию функционирования культуры, текста и вообще человеческого мышления»; далее идет ссылка на московско-тартускую семиотическую школу), и вдруг, в начале следующей главы встречаем развернутую метафору соцреалистического романа как трехэтажного здания с колоннами, а потом вовсе обращенный к кому-то совершенно «журналистский» по тону вопрос: «Если метафизического реализма как отдельного направления не существует, то какой смысл в Клубе метафизического реализма ЦДЛ…?».

Наконец, последняя претензия, которую хочется высказать Михаилу Бойко. Привлекая и Мамлеева, и Исайю Берлина, он умножает сущности без, как кажется, особой к тому необходимости; терминология разветвляется, дробится: утризм (автор полагает, что этому слову «давно пора войти в философский и литературно-критический обиход»), всегдасты и тогдасты, «всегдакающие ежи со связными доктринами».

Достоинством книги можно считать продуманность (несмотря на вышеперечисленные слабые места) общей конструкции каждой статьи, тщательность анализа. Помимо этого, четкая идейно-эстетическая ориентация автора, его «пристрастность», увиденная как неравнодушие, честность, может вызывать симпатию.

В виде приложения к статьям Михаила Бойко добавлены его интервью с Юрием Мамлеевым и Константином Кедровым. Грамотные, глубокие вопросы, которые Бойко задает своим собеседникам, призваны прояснить как раз те моменты, где в его концепции можно усмотреть натяжку или нестыковку и где видит трудность сам автор. В частности, после прочтения интервью с Юрием Мамлеевым у читателя складывается, наконец, более-менее стройное и полное понятие о природе метафизического реализма.


http://www.reading-hall.ru/publication.php?id=2613

 

© М.Е. Бойко