Спартанский мираж

Спарта – это фетиш. Во-первых, Спарта во все времена служила доказательством возможности социальной идиллии, «совершенного общества», построенного гением одного-единственного человека. Во-вторых, Спарта – это предмет восхищения, благоговения и подражания, потрясающая история мужества и благородства, а также коллекция самых экстравагантных обычаев: необыкновенной системы воспитания, загадочных социальных институтов, государственной собственности на землю и рабов, запрета на хождение монеты, казарменной аскезы и аномальной царской власти в форме «диархии» – одновременного правления двух царских династий. Ласкают сами имена прославленных спартанских полководцев: Леонид, Павсаний, Брасид, Агесилай, Лисандр. В-третьих, Спарта, как всякий фетиш, – это предмет, символические функции которого не имеют ничего общего с его действительными свойствами.

Говоря по существу, мы очень мало знаем об исторической Спарте. Как пишет историк Н.Н. Трухина: «Примечательная особенность Спарты заключается в том, что устойчивость ликургова строя обеспечивалась строгой изоляцией общины от внешнего мира. Сама природа со всех сторон оградила Лаконику горными хребтами, через которые пролегали, как в сказке, лишь три дороги. Надежнее гор действовал «железный занавес», изобретенный задолго до наших дней. Ни один спартиат не мог пересечь границу Лакедемона без разрешения властей. Иноземцы допускались в Спарту в исключительных и редких случаях. Внутренняя жизнь и внешние сношения преднамеренно окутывались покровом тайны. Отсюда – существенные пробелы в наших знаниях о спартанском государстве, во многом загадочном даже для современников. Считалось, что закрытая граница отсекает от Лакедемона чужеземные тлетворные нравы, по сути же спартанские власти боялись, как бы граждане бедной и суровой страны не сравнили свою участь с жизнью вольных и богатых соседей». Такова была принципиальная политика спартанского правительства. На эту тщательно оберегаемую закрытость спартанского общества намекает самый добросовестный греческий историк Фукидид, когда говорит, что его сведения о спартанцах весьма ограничены из-за «тайны их государственного устройства ».

Почти все, что мы сегодня знаем о Спарте – это сфабрикованная еще в античности «мифология». Аристократические и олигархические партии, существовавшие во всех греческих городах, были заинтересованы в распространении взгляда на Спарту как на идеальное государство, граждане которого сумели наилучшим образом решить все внутренние проблемы и благодаря этому навсегда избавились от каких-либо смут и неурядиц. Расцвет греческой историографии пришелся на время, когда лакедемонские традиции были безнадежно утрачены, а Греция вступила в период политического упадка. Таким образом, античные историки со спокойной совестью приписывали загадочной Спарте общественное устройство, которое сами считали идеальным, п одобно тому, как в более позднее время римский историк Тацит рисовал германцев такими, какими хотел бы видеть римлян.

Для современного исследователя «спартанский мираж» (по выражению французского историка Ф. Олье) представляет подлинный интерес, как едва ли не первый в истории человечества образец политического мифотворчества. Уже в XX веке английский археолог Г. Дикинс, основываясь на материалах раскопок, доказал, что архаическая Спарта ничем принципиально не отличалась от прочих греческих полисов, а английский историк М. Фили обосновал взгляд, что в спартанской политической системе не было ничего уникального: все ее составные элементы встречаются и в других греческих полисах. Даже правление двух царей не являлось чем-то редким для ранней Греции. Так у Гомера нередко упоминаются подобные ситуации: в царстве феаков, например, кроме Алкиноя было еще двенадцать царей, и на Итаке Одиссей был не единственным царем, а лишь одним из многих. Спартанские цари были таковыми скорее по названию, чем по власти, и более правильно было бы говорить о наследственных предводителях двух наиболее мощных кланов.

Весь этот разговор мы затеяли в связи с новым голливудским киношедевром – лентой Зака Снайдера «300» (в российском прокате «300 спартанцев»). Нас предупреждают, что фильм снят по известному комиксу Фрэнка Миллера, предостерегают от проведения каких-либо исторических параллелей, просят забыть все, что мы знаем из античной истории, чтобы погрузиться в волшебный мир альтернативной истории Голливуда…

Если бы речь шла о сражении коалиции эльфов, людей и гномов под предводительством Гэндальфа и армии орков под командованием Саурона где-нибудь в ущельях Мордора, мы бы так и сделали. Но поскольку речь идет об исторических спартанцах под предводительством царя Леонида против воинства персов под командованием царя Ксеркса, произошедшем в доступных сегодня для любого туриста Фермопилах, мы не имеем права уклоняться от предметного разговора.

Полубоги и зверолюди

В основе фильма Зака Снайдера, как всякого комикса, лежит грандиозное, приобретающее поистине космические масштабы столкновение полярных сил, олицетворяющих мировое Добро и Зло. Согласно законам жанра супергероям противостоят суперзлодеи, одна сторона олицетворяет абсолютное добро, другая – столь же безусловное зло.

Добро – это триста литых голливудских клонов с обнаженными мускулистыми торсами, призванными символизировать, по-видимому, достижения античного бодибилдинга. К концу фильма в глазах просто рябит от этих разлинованных, подобно бумаге в клетку, мужских торсов.

Зло – это пирсингованные азиатские орды потерявших человеческое обличье «зверолюдей». Аморфное зло, распространяющее вокруг себя миазмы физического гниения, антисанитарии, посягательства на красоту, ничем не сдерживаемой похоти, неутолимой жажды крови и ненависти ко всему прекрасному. Элита этого воинства – «бессмертные», тысячи и тысячи смертников, прячущих под одинаковыми масками свои обезображенные лица и как будто полностью утратившие индивидуальность. И в самом деле, в океане зла может быть только один полновластный индивидуум и универсальный организующий принцип – демонический Ксеркс в обаятельном исполнении молодого бразильского актера Родриго Санторо – безволосый и намакияженный трехметровый бисексуал.

Небольшая спартанская армия развевает сгущающееся зло, как свет – космы мрака. Зло одерживает победу, но только благодаря предательству Эфиальта. За Фермопилами персидской армии придется встретиться с объединенными силами всех греков, воспламененных подвигом горстки спартанцев.

Несуразности

1. Античная евгеника. Спартанский обычай сбрасывать с обрыва хилых или безобразных младенцев – своеобразный контроль качества – должен был способствовать улучшению породы спартиатов – касты профессиональных воинов. Сегодня мы можем уверенно сказать, что внешний осмотр в отсутствие надежных селекционных критериев не позволяет отделить младенцев с внутренними нарушениями от здоровых. И если этот обычай не был выдумкой, то, при всем своем символическом значении, он не мог быть ничем другим, кроме как пустой тратой «человеческого материала». А между тем военные потери Спарты и без того превосходили ее возможности естественного воспроизводства. В итоге Спарта погибла, как говорит Полибий, просто потому, что «обезлюдела».

Горбун Эфиальт, по замыслу режиссера, – один из больных младенцев, который избежал селекции и не полетел с обрыва только потому, что его родители малодушно покинули Спарту, чтобы спасти жизнь своему уродливому чаду.

После этого можно было бы подумать, что лакедемоняне представляли собой образец безупречного эстетического совершенства. Но прочтем, что пишет римский историк Корнелий Непот в жизнеописании самого способного спартанского полководца – царя Агесилая II : «Природа, одарившая этого выдающегося человека душевными добродетелями как добрая мать, сотворила его тело как злая мачеха. Был он мал ростом, тщедушен и хром на одну ногу, что слегка его уродовало. При виде Агесилая незнакомые люди морщились, а знавшие его достоинства не могли на него надивиться».

2. Эфорат. Эфоры в фильме предстают жрецами-затворниками, манипулирующими с помощью обкуренной предсказательницы народом Спарты. Эфоры омерзительны, покрыты кошмарными наростами, угрями и фурункулами. Будучи воплощением физического безобразия, они одержимы похотью к красавицам. Персидским посланникам легко удается подкупить эфоров деньгами и обещанием самых красивых девушек Греции.

На самом деле, эфоры были самым надежным препятствием для коррупции, которой не могли противостоять спартанские военачальники. Павсаний – опекун малолетнего царя Плистарха (сына царя Леонида), руководивший греческим войском в битве при Платеях – первым из спартанцев променял лаконскую простоту на персидскую роскошь. В конце концов Павсаний дошел до государственной измены и был уморен, согласно решению эфоров, голодом. Соправитель царя Леонида из династии Эврипонтидов – Леонтихид принял у противника взятку и, застигнутый сидящим на мешке с деньгами, был бы казнен, если б не бежал из пределов Лаконики. Дом его по приговору суда разрушили. Не эфоры, а именно спартанские цари и военачальники оказались подвержены искушениям бесконтрольной власти и денег. В походах каждого царя сопровождал один эфор, а к концу Пелопонесской войны даже два эфора (из пяти!) только для того, чтобы предотвратить коррупцию в армии.

Более того, именно коллегии эфоров, а не царской власти Спарта была обязана своим удивительным общественным устройством. Как пишет Л.Г. Печатнова, автор единственного в отечественной истории обобщающего исследования по истории Спарты: «Архаическая Спарта представляла собой типичный полис, развивающийся в общегреческом русле. Именно тирания эфората сделала возможной систему общественных институтов, куда были включены все граждане поголовно. Только эфорат, получивший в свои руки все рычаги власти, мог осуществлять постоянный контроль над системой общественного воспитания и общественных обедов. Да и вся модель спартанского общественного бытия в своем классическом виде сложилась, по-видимому, во многом благодаря последовательным усилиям нескольких поколений эфоров 2-й половины VI века до н.э.».

3. Перверсии. Непрошеные инфернальные гости с востока надвигаются на целомудренную Грецию как угроза всевозможных перверсий, половых извращений и излишеств, так контрастирующих с гармоничными отношениями Леонида и царицы Горго. «Полюс отталкивания» для эллинского духа олицетворяет собой царь Ксеркс со своей недвусмысленно гомосексуальной пластикой. Между тем, Теодор Дейблер в своей книге о Спарте говорит: «Каждый, кто не способен видеть в эллинской любви к мальчикам или сафическом расположении к собственному полу чего-то возвышенного и священного, отрекается от Греции. Свободой Европы и крушением персидского произвола по отношению к многообразию естественных инстинктов человека мы обязаны парам греческих любовников в большей степени, чем прекраснейшему искусству в истории человечества… В Спарте эпохи расцвета всякое покушение на любовь к мальчикам имело бы разрушительное действие и было бы воспринято как безрассудство и предательство народа». Согласно Афинею, перед битвой спартанцы приносили жертвы Эроту потому, то были убеждены: «любовь сражающейся плечом к плечу дружеской пары несет спасение и победу».

4. Тирания. Ксеркс – дерзкое богоборческое начало, отрицание свободы всякой другой личности. Претензии персидского царя на поклонение себе, как богу, кажутся кощунственными. По иронии судьбы именно спартанскому полководцу Лисандру, разгромившему афинский флот и захватившему Афины, суждено было стать первым смертным человеком, подобострастно обожествленным греками. Ему повсеместно воздвигались алтари, в его честь слагались пеаны и справлялись празднества – «лисандрии». В итоге Лисандр задумал нимного-нимало, как низвергнуть наследственную царскую власть в Спарте. Планы его остались неосуществленными, так как полководец попал в неприятельскую засаду, не дождавшись помощи от идущего следом отряда под предводительством спартанского царя (обвиненного впоследствии в умышленном опоздании и бежавшего из Спарты).

Империя зла

И, наконец, главная ложь. Режиссер фильма пытается показать, что различия между спартанцами и персами имеют расовый характер. На самом деле, древние персы были светловолосы и голубоглазы, и антропологическая разница между двумя народами не была слишком значительной. Более того, во многих отношениях персы стояли выше греков. К сожалению, люди европейской культуры традиционно сопереживают грекам, отстоявшим свою свободу в кровопролитной войне с персами. В этом, как мне кажется, сказывается неизжитый европоцентризм. Я позволю себе высказать крамольную мысль, что, возможно, для европейской цивилизации, да и всего мира было бы лучше, если в греко-персидском противостоянии одержали верх персы. Первым такой взгляд в оценке греческой античности высказал печально известный Жозеф-Артюр де Гобино в своей «История Персии» (1869). Французский аристократ считал, что вся греческая история – это «целиком смастеренная фикция самого артистичного из народов». Эту же идею развивал Освальд Шпенглер, выражая во введении к «Закату Европы» надежду, что «какой-нибудь остроумный психолог расскажет нам однажды историю одной губительнейшей иллюзии, историю того, что со времен готики почиталось как античное».

Но не будем упорствовать в подкопе под официальную историографию, не удавшемся ни Гобино, ни Шпенглеру. Зададимся вопросом: зачем американскому агитпропу понадобилась эта картина? Не случайно же персы в фильме изображены похожими более на окарикатуренных современных иранцев, чем на древних персов. Иран, все чаще фигурирующий в качестве основного претендента на роль «империи зла», уже заявил об «обширной культурной агрессии Запада».

Новая Спарта

Получается, что американцы сняли картину, направленную не столько против Ирана, сколько против самих себя, раз уж они собираются выступать в роли наследников Спарты.

В самом деле, спартанское общественное устройство – это олигархия, насаживавшая по всей Греции выгодные ей олигархические режимы. Американская демократия – это также хорошо завуалированная олигархия, в которой президенты, подобно спартанским царям, выбираются из двух могущественных кланов – республиканцев и демократов. Подобно Спарте, Соединенные Штаты экспортирует выгодное им общественное устройство в страны Третьего мира. Только вместо спартанских гоплитов самым весомым аргументом выступают морские пехотинцы.

Грубость, с которой американцы действуют в Ираке и Афганистане, напоминает грубость также спартанцев, обращавшихся со своими союзниками, как с рабами. «С начальниками союзников, – рассказывает Плутарх, – Павсаний (победитель у Палатеи) разговаривал всегда грубо и сердито, а простых воинов наказывал палками или заставлял целый день стоять с якорем на плечах. Никому не разрешалось раньше спартанцев набрать соломы на подстилку, принести сена коням или подойти к источнику и зачерпнуть воды – ослушников слуги гнали прочь плетьми». Известно, чем все закончилось, – греки выгнали спартанского полководца и отдали командование афинянам.

Спарта – это рабовладельческое государство. Могущество Спарты сложилось в результате завоевания плодородной Мессении – именно оно доставило спартанцам возможность радикально и широко решить за чужой счет свои больные проблемы. Все население завоеванной провинции было обращено в илотов (рабов), численно во много раз превосходивших спартиатов. Подобным образом благосостояние Соединенных Штатов основано на неоколониализме и эксплуатации доброй половины земно шара.

Беспрецедентная в мировой истории степень общественной мобилизации Спарты объяснялась ничем другим, кроме как страхом перед восстанием огромной илотской массы. Подобно спартанцам, американцы кичатся своей свободой, но к ним в полной мере можно отнести слова ритора Либания из речи «О рабстве»: «Лакедемоняне дали себе против илотов полную свободу убивать их, и о них Критий говорит, что в Лакедемоне существует самое полное рабство одних и самая полная свобода других… Спартанец всегда ходит, держа в руке копье, чтобы оказаться сильнее илота, если тот взбунтуется… Спартанцы изобрели себе также и запоры, с помощью которых они полагают преодолеть козни илотов.. И как могут те, которых и во время завтрака и во сне вооружает страх по отношению к рабам, как могут такие люди наслаждаться настоящей свободой?»

От пристального взгляда не может укрыться «типологическое сходство» между Спартой, Соединенными Штатами и… Третьим Рейхом. Своей кульминации прославление Спарты достигло именно в «трудах» фашистских историков, пытавшихся таким образом оправдать нацистскую политическую систему.

Да, Спарте удалось продемонстрировать высокую военную и политическую эффективность. Но в итоге в Спарте перестали развиваться важные ремесленные производства, затухла всякая культурная жизнь, исчезла интеллектуальная иммиграция, пропал интерес даже к олимпийским играм. Такая же судьба грозит Соединенным Штатам, если они хотят взять в качестве государственного эталона самое тоталитарное государство античности – дорийскую Спарту.

Что говорить, если даже такой лаконофил, как Ницше, считал Спарту не лучшим образцом для подражания: «Отдых спартанцев состоял из праздников, охоты и войны; их повседневная жизнь была слишком суровой. В целом их государство все же – карикатура на греческий полис и порча Эллады. Создание совершенного спартанца – но что в нем великого, чтобы ради его создания понадобилось такое грубое государство?». В пору спросить: что же такого великого в современном американце, чтобы ради его благосостояния стоило пожертвовать ресурсами половины земного шара?

Фетиш и кукиш

В ходе просмотра фильма меня рассмешил забавный казус. Девушка, сидевшая рядом со мной, каждые пять минут теребила своего «кавалера»: «Ты же говорил, что будет много голых мужчин, а они все одетые!» По-видимому, только с помощью такого обещания парню удалось затащить подругу на киноленту, побившую очередной рекорд экранной жестокости. Пока мужская половина зала тешила свои садистские инстинкты, женская половина зала сидела зажмурившись. Зрительницы ушли разочарованными, не увидев ничего, кроме крови и асексуальных скульптурных торсов. Нет, подумал я, Спарта Зака Снайдера – это не фетиш. Это Большой Американский Кукиш.

http://www.old.litrossia.ru/article.php?article=1390